Неточные совпадения
Тогда Циммер взмахнул смычком — и та же мелодия грянула по нервам толпы, но
на этот раз полным, торжествующим хором. От волнения, движения облаков и волн, блеска
воды и дали девушка почти не могла уже различать, что движется: она,
корабль или лодка — все двигалось, кружилось и опадало.
«Сестрица! знаешь ли, беда!»
На корабле Мышь Мыши говорила:
«Ведь оказалась течь: внизу у нас
водаЧуть не хватила
До самого мне рыла».
Она немного отдохнула, открыв все Райскому и Тушину. Ей стало будто покойнее. Она сбросила часть тяжести, как моряки в бурю бросают часть груза, чтоб облегчить
корабль. Но самый тяжелый груз был
на дне души, и ладья ее сидела в
воде глубоко, черпала бортами и могла, при новом ожидаемом шквале, черпнуть и не встать больше.
Суда и джонки, прекрасные европейские здания, раззолоченная кумирня, протестантские церкви, сады — все это толпится еще неясной кучей, без всякой перспективы, как будто церковь стоит
на воде, а
корабль на улице.
Днем облитые ослепительным солнечным блеском
воды сверкают, как растопленное серебро; лучи снопами отвесно и неотразимо падают
на все —
на скалы,
на вершины пальм,
на палубы
кораблей и, преломляясь, льют каскады огня и блеска по сторонам.
Оно, пожалуй, красиво смотреть со стороны, когда
на бесконечной глади
вод плывет
корабль, окрыленный белыми парусами, как подобие лебедя, а когда попадешь в эту паутину снастей, от которых проходу нет, то увидишь в этом не доказательство силы, а скорее безнадежность
на совершенную победу.
Это очень хорошо выходит по-русски, так же как, например, выражение «остойчивый», «остойчивость», то есть прочное, надлежащее сиденье
корабля в
воде; «наветренная» и «подветренная» сторона или еще «отстояться
на якоре», то есть воспротивиться напору ветра и т. д.
Вчера лег — и тотчас же канул
на сонное дно, как перевернувшийся, слишком загруженный
корабль. Толща глухой колыхающейся зеленой
воды. И вот медленно всплываю со дна вверх и где-то
на средине глубины открываю глаза: моя комната, еще зеленое, застывшее утро.
На зеркальной двери шкафа — осколок солнца — в глаза мне. Это мешает в точности выполнить установленные Скрижалью часы сна. Лучше бы всего — открыть шкаф. Но я весь — как в паутине, и паутина
на глазах, нет сил встать…
Уже вечереет. Солнце перед самым закатом вышло из-за серых туч, покрывающих небо, и вдруг багряным светом осветило лиловые тучи, зеленоватое море, покрытое
кораблями и лодками, колыхаемое ровной широкой зыбью, и белые строения города, и народ, движущийся по улицам. По
воде разносятся звуки какого-то старинного вальса, который играет полковая музыка
на бульваре, и звуки выстрелов с бастионов, которые странно вторят им.
Вы смотрите и
на полосатые громады
кораблей, близко и далеко рассыпанных по бухте, и
на черные небольшие точки шлюпок, движущихся по блестящей лазури, и
на красивые светлые строения города, окрашенные розовыми лучами утреннего солнца, виднеющиеся
на той стороне, и
на пенящуюся белую линию бона и затопленных
кораблей, от которых кой-где грустно торчат черные концы мачт, и
на далекий неприятельский флот, маячащий
на хрустальном горизонте моря, и
на пенящиеся струи, в которых прыгают соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов вёсел, звуки голосов, по
воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как вам кажется, усиливается в Севастополе.
Огромное впечатление произвел
на меня рассказ о гибели экипажа «Жаннеты» среди льдов и
вод, над которыми через пятьдесят лет мчали по воздуху советские герои-летчики челюскинцев и спасли сто одного человека с
корабля, раздавленного льдами.
Теперь качка стала еще сильнее. Каждый раз, когда нос
корабля, взобравшись
на волну и
на мгновение задержавшись
на ней, вдруг решительно, с возрастающей скоростью врывался в
воду, Елена слышала, как его борта с уханьем погружались в море и как шипели вокруг него точно рассерженные волны.
Ему представилось совершенно ясно, что он еще
на корабле, стоит
на самой корме, что голова у него кружится, что он падает в
воду.
Гнутся и скрипят мачты, сухо свистит ветер в снастях, а
корабль все идет и идет; над
кораблем светит солнце, над
кораблем стоит темная ночь, над
кораблем задумчиво висят тучи или гроза бушует и ревет
на океане, и молнии падают в колыхающуюся
воду.
Вода около
корабля светилась, в
воде тихо ходили бледные огни, вспыхивая, угасая, выплывая
на поверхность, уходя опять в таинственную и страшную глубь…
Встряхнутый так, как если бы меня, сонного, швырнули с постели в
воду, я взобрался
на камень и, соскочив, зашел берегом к
кораблю с кормы, разодрав в клочья куртку: так было густо заплетено вокруг, среди лиан и стволов.
Действительно, это было так: она явилась, как рука, греющая и веселящая сердце. И как ни отдаленно от всего,
на высоком пьедестале из мраморных морских див, стояла «Бегущая по волнам», — была она не одна. За ней грезился высоко поднятый волной бугшприт огромного
корабля, несущего над
водой эту фигуру, прямо, вперед, рассекая город и ночь.
Осмотрев маленькие паруса, важную безжизненность палубы, люков, впитав всю обреченность этого карлика-корабля, который, при полной соразмерности частей, способности принять фунтов пять груза и даже держаться
на воде и плыть, все-таки не мог ничем ответить прямому своему назначению, кроме как в воображении человеческом, — я решил, что каравелла будет моя.
Она плавала в глубине, видала, как в
воду опускается столб лунного света, слышала
на берегах шум другой жизни; над головою ее пробегали
корабли, отрезавшие лунный свет от дна речного; но она ничего, решительно ничего не видала, кроме того, что там есть у них под
водою.
И что дивнейше, — аки бы устыдился монарх остаться от подданных своих в оном искусстве и сам восприял марш в Голландию, и в Амстердаме
на Ост-Индской верфи, вдав себя с прочими волонтерами своими в научение корабельной архитектуры, в краткое время в оном совершился, что подобало доброму плотнику знать, и своими трудами и мастерством новый
корабль построил и
на воду спустил» (Устрялов, том II, стр. 400).
Рассказывал он также о своих встречах под
водой с мертвыми матросами, брошенными за борт с
корабля. Вопреки тяжести, привязанной к их ногам, они, вследствие разложения тела, попадают неизбежно в полосу
воды такой плотности, что не идут уже больше ко дну, но и не подымаются вверх, а, стоя, странствуют в
воде, влекомые тихим течением, с ядром, висящим
на ногах.
Вода, небо, сверкающий вдали
на солнце город, синие леса, окаймляющие берега залива, верхушки мачт
на кронштадтском рейде, десятки пролетавших мимо меня пароходов и скользивших парусных
кораблей и лайб — все показалось мне в новом свете.
Елена. Нет, нет, мой сон вещий. Будто мы все ехали
на корабле в Америку и сидим в трюме. И вот шторм. Ветер воет. Холодно-холодно. Волны. А мы в трюме.
Вода поднимается к самым ногам… Влезаем
на какие-то нары. И вдруг крысы. Такие омерзительные, такие огромные. Так страшно, что я проснулась.
Все вертится, кажется перевернется сейчас.
Корабли на обоях плывут, вспенивая голубые
воды. Одну минуту кажется, что все стоит вверх ногами.
В это время капитан
корабля, отец мальчика, вышел из каюты. Он нес ружье, чтобы стрелять чаек [Морские птицы. (Примеч. Л. Н. Толстого.)]. Он увидал сына
на мачте, и тотчас же прицелился в сына и закричал: «В
воду! прыгай сейчас в
воду! застрелю!» Мальчик шатался, но не понимал. «Прыгай или застрелю!.. Раз, два…» и как только отец крикнул: «три» — мальчик размахнулся головой вниз и прыгнул.
Точно пушечное ядро, шлепнуло тело мальчика в море, и не успели волны закрыть его, как уже 20 молодцов матросов спрыгнули с
корабля в море. Секунд через 40 — они долги показались всем — вынырнуло тело мальчика. Его схватили и вытащили
на корабль. Через несколько минут у него изо рта и из носа полилась
вода, и он стал дышать.
*
Вот и кончен бой,
Тот, кто жив, тот рад.
Ай да вольный люд!
Ай да Питер-град
От полуночи
До синя утра
Над Невой твоей
Бродит тень Петра.
Бродит тень Петра,
Грозно хмурится
На кумачный цвет
В наших улицах.
В берег бьет
водаПенной индевью…
Корабли плывут
Будто в Индию…
Вода жидка, легка и уступчива, но если она нападает
на твердое, жесткое и неуступчивое, ничто не может устоять против нее: она смывает дома, кидает огромными
кораблями, как щепками, размывает землю. Воздух еще жиже, мягче и уступчивее, чем
вода, и еще сильнее, когда нападает
на твердое, жесткое и неуступчивое. Он вырывает с корнями деревья, также разрушает дома, поднимает самую
воду в огромные волны и гоняет
воду в тучах. Нежное, мягкое, уступчивое побеждает жестокое, суровое, неуступчивое.
На корабле с нами было два мальчика. Мальчики первые попрыгали в
воду, но им тесно было в парусе, они вздумали плавать наперегонки в открытом море.
Иногда при сильном размахе корвет черпает бортом, и тогда верхушки волн яростно вскидываются
на палубу и выливаются
на другой стороне борта через шпигаты [Шпигаты — отверстия в бортах
корабля для стока
воды и для снастей.].
Действительно, малаец, видимо, успокоился, когда доктор последовал его совету и, конечно, хорошо сделал, потому что в тот же вечер слышал рассказ о том, как один неосторожный капитан купеческого
корабля на днях лишился кисти руки, схваченной и отгрызенной кайманом. Этими отвратительными хищниками полна
вода, особенно у берегов, и днем они отдыхают
на отмелях.
Желтовато-мутная
вода этой глубокой реки, судоходной
на протяжении 80 миль от устья для самых больших, глубокосидящих
кораблей, напомнила Ашанину китайские реки Вусунг и Янтсе Кианг. Но
на Донае нет почти мелей и банок, которыми изобилуют китайские реки. Донай уже, берега его покрыты густой дикой растительностью. Местами река суживается
на поворотах и
на пароходе то и дело приходится перекладывать руль с борта
на борт, и в таких узких местах ветви береговых кустарников лезут в отворенные иллюминаторы кают.
Большой
корабль погребен
на дне бухты, над ним стоит неподвижная и черная, как смоль,
вода,
на берегу кладбище с развалившимися могилами, истлевшими изгородями и упавшими крестами,
на которых кое-где сохранились надписи.
Покончив с наблюдениями, смотритель маяка лег спать, но зачем-то позвал меня к себе. Войдя в его «каюту», как он называл свою комнату, я увидел, что она действительно обставлена, как каюта. В заделанное окно был вставлен иллюминатор. Графин с
водой и стакан стояли в гнездах, как
на кораблях. Кровать имела наружный борт, стол и стулья тоже были прикреплены к полу, тут же висел барометр и несколько морских карт. Майданов лежал в кровати одетый в сапогах.
При ней были спущены
на воду три суда: два линейных
корабля о 66 и фрегат о 40 пушках.
Но едва успели они переступить порог, как все провалилось, и они услышали шум, похожий
на тот, который бывает при спуске
корабля на воду. Мадам Крузе и великая княгиня упали
на пол. В эту минуту из противоположной двери, со стороны двора, вошел Левашев. Он поднял Екатерину Алексеевну и вынес из комнаты.
На левой руке Баранщикова были воспроизведены нижеследующие изображения: «1) Святая дева Мария, держащая в правой руке розу, а в левой тюльпан; 2)
корабль с опущенным якорем
на канате в
воду; 3) сияющее солнце; 4) северная звезда; 5) полумесяц; 6) четыре маленькие северные звезды; 7)
на кисти той же левой руки был изображен осьмиугольник, а еще ниже 8) „1783 год“, и еще ниже 9) буквы „М. Н.“, т. е. Мишель Николаев (стр. 16 и 17)».